Искусство — это мягкий язык политики; мы бы сказали, что всякое современное искусство, как значимая человеческая форма деятельности и познания мира, есть неотъемлимая часть политики в глобальном, высоком смысле. Одни артисты радикально высказываются против войны, другие позорно молчат и уводят глаза, пытаясь делать вид что ничего не происходит. Но есть те, кто «всегда были здесь», и восемь лет назад, и десять, и чьё высказывание гораздо более глубокое, концептуальное и эсхатологически древнее, чем пост в инсте.
Наш анонимный читатель посетил недавно концерт эпатажного коллектива Shortparis как раз в тот вечер, когда где-то далеко пускал скупую мужскую слезу Noize, и по-ребячьи изрыгала сарказм Монеточка. История в скором будущем, когда переосмыслит все политические и экономические предпосылки с причинами, непременно пожелает спуститься в самые темные, самые безучастные подвалы и переулки бравирующего ура-фашистского общества, чтобы исследовать жизнь маленьких людей в исполинском теле Молоха.
Концерт Shortparis, презентация «Яблонный сад»
Я купил билеты на себя и свою мадам в первый же час, как только они стали на сайте доступны к продаже; до намеченного концерта было ещё полгода, а воздух уже пропитывался морозящим дыханием грядущего хаоса и тревоги. Осенние тучи становились грубее, гром гремел ближе за окном. Единственное, что могло успокаивать – в апреле будут Shortparis. Вспоминая прошлогодний концерт, который переносили на полгода, это казалось невозможным. Внутри вместе с огоньком надежды заселилась придавленный страх отмены концерта.
Когда началось вероломное вторжение в соседнюю страну, весь мир развалился в пух и прах: все старые устои, вся старая вера в то, что общество нормально – всё это безвозвратно рухнуло. Никогда так завтрашний день не был покрыт беспроглядным туманом как сегодня, но всё же пусть было и тревожно, но как-то успокаивало, что в апреле будут Shortparis, и там уже разберёмся что делать.
Часто повторял знакомым, что думал будто «спецоперация» раскроет россиянам глаза на суть системы и они остановят этот ужас быстро, ведь теперь от людей не получится скрыть поганую милитаристскую сущность этого режима; но в итоге операция скорее открыла глаза на общество всем нам, указала на наше бессилие и не боеспособность, оторванность от собственного народа и горькое поражение государственной пропаганде.
Теперь «завтра» пугает своей кромешной тьмой и могильным холодом из самых своих глубин. Страшно было представить, что под восточный ветер Орды снесёт всё прекрасное без исключения. И даже отменят концерт Shortparis. Чем ближе был концерт, чем глубже мы утопали в крови вчерашних братьев и сестёр, тем сильнее была ломка, зависимость, необходимость срочно оказаться на этом концерте, подальше от всего хотя бы на час, во что бы то ни стало.
Когда этот день настал, к душе начала подкрадываться слабая, тоскливая апатия: ну вот, совсем чуть-чуть и блаженство от ожидания испарится с наступлением желаемого. Но возможность окунуться в мир настоящего, живого и пульсирующего русского искусства в самом сердце фашистского государства перечёркивала все призрачные рефлексии. Если некоторые старые махновцы или эсеры могли бы похвастаться во французских барах, что когда-то сидели окутанные папиросными облаками на выступлениях Маяковского или Есенина, то я непременно гордился бы присутствием на концерте Shortparis в сердце страны, когда её захватили тёмные орды, а светлые силы покинули родную гавань. Кажется, как раз в этот день где-то далеко за границей шёл русскоязычный фестиваль против войны.
На этот раз зал был гораздо меньше, но порадовало наличие одной дополнительной маленькой сцены с барабанами и пианино посреди зала; в прошлом году Николай Комягин захватывал воображение своими пророческими проходами через слушателей и финтами на всём возможном в зале, маленький постамент посреди зала означал, что мы и сегодня сможем насладиться природной грацией и тёмной пневмой исходящей от артистов. На этом концерте конечно возможностей развернуться в целом было меньше, и это добавляло какого-то особенного фона всей этой культуре «нового»: сейчас мы пока что отступаем, и сильно отступаем, углубляемся всё ниже и ниже в подпол. Во всём и везде.
Пришли мы где-то за полчаса до начала, но простояли полтора, из-за чего представилась возможность досконально изучить контингент, столпившийся в холле. Наслаждаться нами, современной молодёжью, одно удовольствие – как жаль, что весь этот прекрасный хаос разнообразия никак не выплеснется на улицу; в зале было не больше трехсот человек, может и меньше. Молодые, в большинстве своём девушки; каждый по-своему индивидуален, у каждого в глазах читаются свои личные причины быть здесь сегодня, но что объединяет всех – по-детски наивная надежда на жизнь, что сегодня мы получим здесь все ответы, которые от нас так старательно скрывали два месяца.
Ожидание концерта прошло затянуто, но мы простили ребятам заминку в первую же секунду, как только погас свет и таинственно сквозь толпу как змей заполз Николай, в жгучей черно-красной рубашке рассекая томные уставшие тела, медленно приближаясь к маленькой сцене в зале. Открывала русскоязычную часть концерта уже успевшая за короткое время стать символичной песня «Яблонный сад». Ребята из Shortparis пустились в дьявольский пляс, и мягкая зыбучая тьма поглотила нас.
«Спит большая страна, вечным кажется вечер, над собором Кремля поднимается пепел»
Отдельные строчки песен можно брать и смело вырисовывать на транспарантах в качестве авангардистских лозунгов; это критика не системы, и даже не войны – это критика всего того, что является первоочередной причиной этого – устоявшегося в постсоветском мышлении мироустоя, лицемерного и трусливого мировоззрения.
«Моя сестра с Урала! Косиц не заплетала! По вечерам мечтала, но получала: в сентябре 15, в октябре 15, ноябре 15… но хотелось 20!»
Что отдельно хотелось бы отметить, так это поведение артистов – они не здороваются и не прощаются, они не ведут прямой диалог, но они держат тонкую и при этом глубокую связь через творчество. Напомнило старое интервью Трента Резнора из Nine Inch Nails, где он, критикуя новомодный в те годы (девяностые) гранж, высказывал мнение, что, приходя на концерт оторваться от доставшего мира, в последнюю очередь хочет видеть на сцене гитариста в прикиде работника заправки, который полчаса назад обслуживал твою тачку. Наверное, люди для которых искусство идёт как минимум на втором месте после чего-либо, тяжело будет понять этот крайне нетолерантный по сегодняшним меркам подход. Но сейчас, живя в абсурдном цирке показной консолидации и лживого взаимоуважения, хочется на секунду оторваться в чем-то недосягаемым, из другого мира.
Звук в этот раз был гораздо хуже: технически звук как будто был на низком уровне – слишком много громкости на ударных и басах, слишком много дешёвого «басбустед»; ощущение, что на этом концерте был случайно оказавшийся под рукой звукорежиссёр, как недотёпа-клавишник подвернувшийся группе The Soronprfbs в кинофильме «The Frank». Возможно, дала о себе знать само помещение, которое выглядело скорее больше под БДСМ или свингер-вечеринки.
Но всё это вместе с тем добавляло чертовски много настоящего, животрепещущего индастриала слившемся в страстном сексе с нежным, мягким, иногда истеричным, иногда игривым голосом вокалиста; он как лебедь сквозь чёрные проволоки прорывался сквозь дребезжащие барабаны и выкрученные синтезаторы.
Перкуссионист и один из композиторов, Данила Холодков, как всегда превосходно исполнял роль русского Кита Флинта, только с более задорной и яростной хореографией. Иногда всё внимание безвозвратно «пропадало» на его бесовских танцах по сцене, магическим круговоротам барабанных палочек в воздухе и ритмичных ударов по тарелкам. У Buzzcocks был чувак, которого они нанимали, чтобы он обдалбывался экстази и сходил с ума на сцене. Группе Shortparis не придётся тратить на гонорары для отдельного танцора и экстази, ибо есть Данила. Но неправильным будет обделить вниманием и остальных участников группы: обладающий прекрасным чувством ритма и хорошо знакомый с нотой тишины Александр Ионов на басу; несмотря на непрекращающийся творческий хаос, держащий металлически ровный ритм барабанщик Павел Лесников, и, конечно же, похожий на безумного гения Александр Гальянов.
Коллектив порадовал своими уже ставшими нетленными хитами и как обещала презентовала новый альбом «Яблонный сад»; отдельно хочется отметить как всегда атмосферную и несравненную Amsterdam, Говорит Москва из нового (которая стала в своём роде пророческой, особенно если воспринимать песню вкупе с видео). Но гораздо сильнее въелась в душу одна символичная и своего рода историческая сцена, произошедшая во время концерта (на самом деле, это вторая по значимости для автора этих строк сцена, первая была максимально нелепой: вокалист спустился к аудитории и подходил к каждому с разными вопросами, меня спросил о своем любимом цветке, на что я замер как маленькая девочка и выдал какую брблблжпднгб). Порадовали слух привычные эксперименты с тональностью вначале песни Страшно, на какое-то время будто оказываешься в немецкой индастриал-сцене 70-80х
Когда погас свет, и Николай завершил своё превосходное соло на пианино, когда заиграла тёмная тягучая мантра, вокалист заговорил с аудиторией какими-то неясными заклинаниями. На сцене после плакатов появилась анкета, Николай сел за компьютер на маленькой сцене посреди зала и начал заполнять её. Помимо того, как менялись вопросы, вокалист всё чаще обращался за ответами к аудитории (любимый цветок: брблблжпднгб).
В какой-то момент всё стихло, и тишину начали прерывать крики «Нет войне!» и даже прозвучали какие-то требования прокомментировать ситуацию, но надо заметить, эта просьба была коллективно справедливо осуждена – ребята, в отличии от многих, остались в стране и продолжают нас радовать хоть как-то, пока весь мир отвернулся. Кто-то на антивоенные лозунги протяжно возмущался «Блядь, ну давайте не здесь, а», а в ответ ещё громче закричала совсем миниатюрная милая девушка: «Хуй войне!».
Николай не естественным голосом обращаясь куда-то поверх толпы во тьму, попросил: «Мы все хотим помолчать вместе». После нерешительного секундного молчания кто-то закричал «Мы не хотим молчать!», им отвечали из толпы другие «Мы хотим молчать». Кто-то из темноты спросил: «А че молчим?», послышались лёгкие смешки. Это странное представление происходило безучастно от фронтмена и группы, они давали нам говорить и слышать друг друга. Пока он предлагал «давайте вместе помолчим!», аудитория сама решала, кем ей быть на этом представлении: декорацией, аудиторией, или частью представления. Николай лишь безучастно смотрел вдаль, в темноту, будто даже не слушая многоглавую чёрную гидру, обвившую его со всех сторон.
Николай пригласил на сцену слушателей: девушку посадил за пианино (неплохо надо сказать играла), какого-то совсем молодого парня на перкуссию (тоже огромный молодец, ритмичность зашкаливала), ещё нескольких поклонников и поклонниц поднял на сцену просто подвигаться и понажимать на всё, что увидят. Стена вновь была разрушена, и краски великого творца растеклись по душам и сердцам его преданной аудитории.
Прошло больше недели с концерта Shortparis, но мрачные, грустные и животрепещущие ноты словно до сих пор вырываются из небытия в раздражённом разуме. Этот очерк долго не мог выстроиться в форму, чтобы наконец выйти наружу. Ребята заканчивают свой тур по России, и скоро поедут по европейским площадкам. Интересно, как они звучат там? Потому что здесь, кажется, никакой другой музыки больше не звучит. Спасибо, что не бросили нас. Мы хотим говорить вместе с вами.
Автор: тайный слушатель
